Александр Круглов
Помоги!
I
Тиме Колзакову опять пришлось дожидаться конки . Он остановился у рельсового пути, близ остановки.
«Какая досада, - подумал Тима, - ведь и опоздал-то на какие-нибудь две минуты, конка сейчас только прошла. Вчера - как хорошо: вышел из переулка - конка уже тут. А теперь жди. Положим, к уроку успею, времени еще достаточно, но все-таки неприятно ждать. Сесть, что ли, на скамейку у ворот этого каменного дома?»
Тима повернулся и увидел, что на скамейке, которая была встроена в нишу калитки, сидел какой-то старик, одетый в короткое пальто. Одна из ног его была короче другой. Ноги обуты в валенки. Около старика лежали костыли.
Тима узнал в сидевшем старика, которого уже несколько раз встречал на улице и однажды даже поднял выпавший у него костыль. Но Тима никогда не разговаривал с ним. В тот день, когда он поднял костыль, старик промолвил тихим, немного глухим голосом: «Спасибо вам. Храни вас Господь!» Тима ничего тогда не ответил, торопясь вскочить в вагон.
Сегодня, подойдя к старику, мальчик поклонился ему и произнес:
- Здравствуйте!
-Добрый день, родной! - ответил старик. Тима обратил внимание на его изможденное лицо.
«Он, должно быть, болен!», - подумал мальчик, садясь на скамейку. И сказал, обращаясь к старику:
- Вы нездоровы?
-Да, плохо мое здоровье, - ответил старик, откашливаясь. - Одышка мучит, ревматизм в ногах. И без того калека, а тут еще болезнь... Ну, в такую-то сырую, холодную погоду и донимает она меня.
- А вы куда же ходите все? Я часто встречаю вас... - спросил Тима.
- На работу хожу, родной. Надо же кормиться, не милостыней же мне жить: на ноги калека, болен, а все же руками могу кое-что делать... Грешно милостыню просить. Нужно трудиться, сколько Бог даст.
Он опять закашлялся.
Тиме хотелось поподробнее расспросить старика, но из-за угла показалась конка. Мальчик поклонился старику и, соскочив с лавочки, поспешил навстречу подходившему вагону. Он был почти пустой. Мальчик сел на диван у самой двери и стал размышлять о старике, который продолжал сидеть на скамейке у калитки. Отдавая деньги кондуктору, Тима подумал: «Отчего старик не ездит на конке? Не по пути ему или у него нет денег? Вероятно, последнее».
Тиме стало жалко старика и стыдно, что тот - больной, калека - плетется пешком, а он - здоровый и крепкий мальчик - ездит на конке. И отчего он, Тима, никогда не поинтересовался этим вопросом, да и сегодня не предложил ему денег на конку? Каждый день он получает гривенник на проезд и четвертак на завтрак. Он покупает себе булки, сыр или ветчины и фруктов. Конечно, ему надо завтракать, но какой-нибудь пятачок можно уделить... А если хорошая погода, отчего ему не пройтись пешком?
Тима вдруг вспомнил слова старика: «Грешно побираться». И с некоторым облегчением сказал сам себе: «Это еще вопрос - возьмет ли он деньги? Он не нищий».
Голос совести возразил на это: «Ты лукавишь и хочешь оправдаться, и перетолковываешь его слова в свою пользу. При чем тут милостыня? Эта помощь не могла бы его обидеть, и от нее он не отказался бы. Но ты и не думал о нем. Ты видел, как он однажды в дождь ковылял по скользкой панели, а ты важно ехал в вагоне, да еще защищенный непромокаемым плащом. Разве ты о нем подумал?»
Тима не знал, что ответить на этот внутренний голос.
Ему стало неловко, даже тяжело. Уже сойдя с конки, в нескольких шагах от гимназии, Тима успокоил себя мыслью: «Как встречусь с ним опять - непременно расспрошу подробно».
С этим решением мальчик пошел в гимназический подъезд.
II
У Колзаковых часто обедал отставной учитель, Савелий Иванович Тишин, которого многие звали чудаком за его привычку всем говорить правду. Кроме того, он имел обыкновение мало обращать внимания на свой костюм.
- Сколько лет вашему сюртуку? - спросил однажды кто-то у Тишина.
-Немножко меньше, чем мне, - ответил с улыбкой учитель, как бы не замечая иронии. - Э, батенька, - добавил он, - было бы тело прикрыто, в мои годы да щеголять - вороны засмеют. Да я и в молодости не любил щеголять. Есть посерьезнее дело, чем о таких пустяках думать!
Тишин был добряк и половину пенсии тратил на бедных, с особенной любовью помогая детям.
- Надо, надо, - говорил он, - кто знает: может быть, из другого и Ломоносов выйдет.
Он сопровождал эту фразу доброй улыбкой, которая так украшала его широкое лицо, обрамленное седыми баками и длинной густой бородой - просто загляденье!
Тишин любил Тиму, и мальчик платил ему тем же. Когда Тима вернулся из гимназии, Тишин уже сидел в столовой и разговаривал с Надеждой Осиповной - матерью Тимы. Скоро пришел со службы отец - Сергей Уварович Колзаков, и все сели обедать. Тишин сегодня был в особенно хорошем настроении и много говорил.
- Ты не именинник сегодня, Савелий Иванович? - шутливо спросил хозяин.
- А пожалуй, и так, - ответил Тишин, - сегодня мне удалось устроить Сеню. Помнишь внука Дарьи? Ну вот, я его пристроил к Баринову, мальчик теперь на дороге, и Дарья успокоится.
- Ты всегда чего-нибудь устраиваешь! О ком-нибудь хлопочешь.
- Что же мне делать? Не о себе же хлопотать: я, слава Богу, устроен. Вот скоро и в особнячок свой вечный перейду! Место на кладбище готово.
- Рано еще тебе.
- А что же: скоро семьдесят! Пора. Впрочем, я не рвусь туда, на все воля Божья!
Тишин заметил устремленный на себя пристальный взгляд Тимы и промолвил:
- Что, будущий гражданин? Как твои дела? Или, как говаривал мой отец, - чему служишь: добру иль злу?
- Как я могу служить? Я учусь, чему меня учат, ответил Тима.
- Хорошо сказано. И учись, чтобы потом других учить либо им служить знанием. Но все же и учась, будучи еще совсем юношей, можешь служить и добру, и злу. - Как это?
- Делай добро, где и как можно. Не надо быть непременно богатым или знатным. Надо только любить добро и ближнего. Ты имеешь, например, карманные деньги?
- Имею.
- Поделись с тем, кто не имеет. Ты знаешь, а твой товарищ не знает - объясни ему. Я вот на днях такую сцену видел: сидит девочка и гладит кошку. А кошечка дохлая, совсем умирает. Я спрашиваю девочку: «Что ты делаешь?» Она и говорит: «Киска больна, я ее ласкаю, чтобы ей было веселее». Я говорю: «Киску надо лечить». А девочка мне на это: «Я не умею лечить, а мне ее жаль, я ее и утешаю». Вот, брат, как сердце подсказывает: не может лечить, делает что может - утешает ее. Ты только пожелай, а добра много можно делать. Пожалуй, и двадцати четырех часов в сутки не хватит.
Тима помолчал и промолвил:
-Ну вот, девочка утешила кошку, но от смерти ее не спасла, а лекарства могли бы спасти. Да разве одна такая кошка?
- А, ты вот о чем! - с улыбкой произнес Тишин. - Ну, брат, не всем дано по широким рекам плавать, поплавай по ручью. Научись в нем плавать, а потом и стремись в море. И то, если силы хватит, а иначе сам потонешь, да другим пользы не принесешь. Учись лечить, а хорошо и утешить, если другим помочь нельзя. Помогай, что в твоих силах. Не всем поможешь, так ведь не ты один в мире. А ты не смущайся малым, если на большее не хватает сил: тем более - часто малое таким большим может оказаться. Всякому свое дело дано от Бога, и если бы каждый свое дело делал по совести, как бы на свете хорошо жилось! Знал я одну женщину простую, грошами помогала от сердца, с любовью. Так о ней и теперь весь город помнит, а она тридцать лет тому назад умерла. Не забывай: кто был в малом верен, только тому доверят большее. А иному так и не доверят, потому что он на большое и не способен. Так что, по-твоему, ему вообще ничего не делать? Вот ты пока еще на большое-то пригодишься, так неужели и малого не делать? Нет, брат, делай что можно!
Тишин добродушно засмеялся.
Тиме хотелось рассказать о хромом старике, но он удержался, решив про себя: «Все расспрошу у него при первой же встрече».
Уходя домой и прощаясь с Тимой, Тишин сказал ему:
- Так как же, брат, будешь в малом-то верен? А?
- Буду, - серьезно ответил Тима.
-Вот и ладно, а там, глядишь, и на большое пригодишься.
III
Словно нарочно, больше недели Тима не встречал старика. Мальчик начал волноваться.
«Наверное, он заболел... может нуждается, а помочь невозможно, я не знаю, где он живет».
Тима мучился, чувствуя себя виноватым.
И вдруг встретил старика. Он обрадовался и побежал ему навстречу, не обращая внимания на подходившую конку.
Старик тоже узнал мальчика и улыбнулся в ответ на его поклон.
- Отчего вас давно не видно? - спросил Тима.
- Не встречались никак!
- А вы не были больны?
- И прихворнул немного, много ли мне надо: года немалые, хворый, прохватит, и занемог.
- Отчего вы не ездите на конке? - продолжал спрашивать Тима.
Старик улыбнулся.
- Эх, родной, - произнес он, тяжело дыша, как все сильно простуженные люди, - да ведь конка-то не даром возит: туда пятачок, назад пятачок - и выходит гривенник. В месяц-то все три рубля, из моего заработка это слишком много, почитай, все и проездишь.
- Но вам трудно ходить.
- Мало ли чего, все бы охотно в коляску сели, да не дано, стало быть, в коляске ездить, ну, и ходи.
- А вы где живете?
- Вблизи Троицы, родной. Знаешь Троицкую церковь? Отсюда недалеко.
- Знаю.
- Ну, вот. Домишко маленький, от старины остался, скоро на слом пойдет.
- А как вас зовут? - спросил мальчик, осмелев. Старик посмотрел на Тиму.
- Зовут-то как, а зачем тебе знать?
- Я хотел бы знать.
Подходила уже вторая конка. Тима боялся опоздать в гимназию.
- Вот вам на конку, - поспешно проговорил он. Достав из кармана серебряный рубль, он сунул его в руку старика.
Конка была уже в двух шагах.
Тима бросился к вагону. Старик снял шапку, поклонился и проводил глазами уходившую конку.
У Тимы стало легче на душе. Сидя в вагоне, он думал: «Теперь ему можно ехать, а я назад пойду пешком, это полезно. Но как старика зовут? Может быть, я опять долго не увижу его, он издержит целковый. Маленький дом, у Троицы. В это же воскресенье пойду разыскивать. Надо посмотреть, как он живет».
IV
В первое же воскресенье Тима Колзаков отправился разыскивать старика.
Отстояв обедню в Никольском храме, пошел к церкви Троицы. Но вблизи нее оказались три домика и все маленькие.
«В котором же из них живет старик? - раздумывал Тима, останавливаясь в нерешительности перед одним домишком. - И как спросить?»
В эту минуту из калитки вышла женщина с узлом.
- Послушайте, - окликнул ее Тима, - вы из этого дома?
- Здешняя, а что вам?
- Ведь вы не одни здесь живете? Кто еще?
- А вам кого?
- Я не знаю фамилии, он старик.
- Не один здесь и старик. Вахрамеев живет, ему уж, поди, за шестьдесят!
- Он на костылях?
- Нет, на костылях, кажется, и нет у нас.
- A в тех домах?
- Не знаю. Да чей дом-то вам сказали?
- Я и дома не знаю. Он сказал, что у Троицы.
- Это Троицкая церковь. Все же надо хоть дом-то знать.
- Маленький, его скоро сносить будут.
- Сносить? Не знаю. Да это не Переухиной ли, он дряхлый. Так он в переулке, там все нищета ютится. Может быть, там и ваш старик на костылях живет. Идите туда, дойдете до зеленого дома, повернете вправо, второй дом и будет Переухиной.
Тима вошел в переулок и сразу увидел дом Переухиной.
В переулке царила тишина. Калитка дома оказалась запертой. Тима несмело постучал. Никто не отозвался. Мальчик постучал опять, сильно брякая железным кольцом.
В окне, которое доходило почти до земли, открылась форточка, и в ней показалась всклокоченная голова.
- Что тебе надо? - послышался низкий, грубоватый голос.
- Старик на костылях здесь живет?
- Тебе Терентия, что ли?
- Я не знаю как его зовут. У него одна нога короче.
- Терентий и есть. Он во дворе. Погоди, я открою калитку. Форточка захлопнулась.
Через минуту за воротами послышались тяжелые шаги, щелкнула задвижка, и калитка на цепи приотворилась.
- Проходи. Тебе зачем Терентия-то?
Мужик, в валенках на босую ногу и в тулупе внакидку, пытливо посмотрел на Тиму.
- Надо, - коротко ответил Тима.
- Иди прямо, в тот флигель маленький. Спустись по ступенькам, да и нащупывай дверь, по правую руку шарь.
- А дома он? - спросил Тима.
- Должно быть, не выходил. Он, кажется, не больно здоров и на работу-то будто эти дни не ходил.
- Он один живет?
Но мужик ничего не ответил и, махнув рукой, стал спускаться в подвал.
Тима сделал так, как сказал мужик: прошел весь двор, спустился по грязной лестнице и, попав в темные сени, начал шарить по правую руку. Ощупав дверь, мальчик потянул ее на себя; на него пахнуло сыростью и тяжелым воздухом тесного жилья. Удушливый запах, что называется, ударил его в нос, но Тима храбро вошел в полутемную комнату, перегороженную дощатой стенкой.
- Кто там? - раздался глухой голос, по которому Тима сразу узнал Терентия.
- Это я, дедушка Терентий, - ответил Тима, которому показалось неловким назвать старика просто Терентием, и он прибавил «дедушка».
- Кто «я»? Отвори дверцу да проходи сюда, я лежу, нога-то повязана.
За перегородкой, на сундуке, покрытом каким-то тряпьем, лежал Терентий. В маленькое, низкое окно едва проникал с улицы свет.
- Э, да как ты отыскал меня? - промолвил старик, узнав Тиму. - Ну, и смышленый же ты, коли без имени нашел меня.
- Я долго искал.
- Диво ли, - улыбаясь, произнес Терентий, - деревня-то не маленькая, хе! Ах ты, родной! Ну, и спасибо ж тебе за твой целковый. Ты на конку дал, а пошел он на лекарство. Зашибся я в тот самый день, ногу зашиб, два дня и ходить не мог. Теперь брожу, а все же натираю; сегодня ночью так разнылась, что просто беда. Садись, родной. Один я. Танька - внученька моя - к Лизавете ушла, попросить воды крещенской: своя-то вся вышла. И мазь добрая, а вода еще нужнее, потому святая.
- Вы только с внучкой и живете? - спросил Тима.
- Внук еще с нами, Колька. Убежал, с ребятами играет. Мал еще, скучно ему со мной.
Старик улыбнулся, качнул головой и продолжал:
- И хитрый же парень: так-то уйти стыдно, стесняется оставить меня. «Я, - говорит, - деда, на минутку схожу, надо». А как вышел, и поминай как звали. Кхе, кхе!
Старик закашлялся.
Тима был поражен обстановкой. Такой нужды, такой нищенской обстановки он еще никогда не видел. Когда он огляделся и стал все различать в этой полутемной яме (Тима так мысленно назвал комнату), то увидел, что в конуре почти не было мебели: кроме сундука, на котором лежал старик, стояла еще какая-то убогая кровать, с поленом вместо четвертой ножки, белый деревянный стул и небольшой стол у окна - вот и вся мебель.
- Как же вы тут живете, дедушка Терентий? - промолвил Тима.
- Так и живем вот. Да как ты мое имя-то узнал: у кого допытался?
- Мне мужик сказал, он живет в подвале, должно быть, такой кудлатый.
- Э-э, так это, надо полагать, Василий-полотер... Он сказал? Так, так... Ты говоришь: как живем? А вот видишь как. Всякий так живет, как Бог назначит, против Его воли не пойдешь: бедно у нас, да и то слава Богу, что по миру не приходится ходить. Спасибо и Петру Максимычу: даст работу, хожу, клею мешки. Все же добыча. И добрый: занемогу, не вычитает, а у иного сейчас и вычтет.
- А сколько же он платит?
- Пятиалтынный в день.
- Немного.
- А чего моя работа стоит?
- Но на эти деньги не прожить всем вам?
- Ну, это как жить. У меня ведь обед готовый, это возьми в счет. Петр Максимыч хорошо кормит: похлебка, хлеба вдоволь.
- А внуки?
- Вот на добычу мою и кормятся. Ну, когда добрые люди помогут: Лизавета, прачка, любит их и сунет то того, то другого. У бедных Бог опекун.
- А они не учатся?
- Ребятишки-то мои? Колька еще мал, куда ему!
- А Таня?
- Она-то хотела бы, да где ж? Надо за братишкой смотреть, ну, и одежонку иметь пристойную; не по силам мне это, родной.
- А если бы возможность была, то училась бы Таня? - промолвил Тима.
- Чего ж не учиться, ученье - добро, недаром говорят: ученье - свет, а неученье - тьма.
- И вы, значит, тогда отдали бы Таню?
- Чего ж не отдать, отдал бы. Кто враг себе? Понимаю ведь, что ей грамота полезна, да при такой бедности где же!
Тима помолчал и промолвил вслух, но сам себе: - Это надо устроить.
- Нелегкое дело, родной, - сказал Терентий, разобрав фразу Тимы.
- Я не могу, но другие могут, - ответил Тима.
- А Кольку куда ж? Родной, не всем быть учеными. Не избаловалась бы только девчонка, и ладно. Пожить бы мне Бог дал еще, а то...
Он не кончил и глубоко вздохнул.
Тима простился с Терентием и обещал зайти снова.
- Я принесу вам денег, - сказал он.
- Ну, полно, родной, спасибо и на тех. Бог терпит грехам, подрабатываю.
Тима вышел из подвала с твердым желанием помочь старику и устроить учение Тани.
V
Когда мальчик вышел из переулка, на него почти наткнулась бежавшая девочка лет десяти. По щекам ее текли слезы, платок сбился с головы.
Наткнувшись на Тиму, девочка чуть не упала, поскользнувшись. Тима подхватил ее. Она как будто еще больше испугалась и хотела вырваться из его рук.
- Чего ты? О чем плачешь? - спросил Тима. Девочка ничего не ответила.
В это время показались бегущие мальчишки. Они что-то кричали. Их было трое.
Девочка рванулась изо всех сил, но Тима все-таки удержал ее.
- Пусти, пусти! - плача, воскликнула девочка.
- Ты не бойся меня! - Тима понял, в чем дело, и продолжал: - Они за тобой гонятся? Вот я им задам!
Тима выступил вперед, заслоняя собою девочку, и крикнул приближавшимся мальчишкам:
- Зачем вы ее обижаете?
- А тебе что за дело? - ответил самый старший. - Разве она твоя сестра?
- Не сестра, но это все равно, нельзя обижать тех, кто слабее тебя, да еще девочку, как вам не стыдно!
- А ты что за начальник? Вот мы и тебя-то самого вздуем, узнаешь, как заступаться за девчонок!
- Ах, вы!..
Тима еще не успел кончить, как на него стремительно наскочили все трое и чей-то кулак опустился на его плечо. Удар был не очень сильный, хотя и чувствительный. Тима устоял и, крикнув девочке: «Беги», - вступил в бой.
- Догоняй Таньку, Митька, - крикнул старший из мальчишек.
Но Тима загородил путь и ловким движением руки отбросил Митьку, который не устоял и полетел в канаву.
- А, ты вот как?!
Старший из мальчишек схватил Тиму за ворот пальто и хотел свалить противника через подставленную ногу.
Но Тима был ловок и достаточно силен. Он чуть-чуть пошатнулся, но устоял. Пострадал только воротник, который полуоторвался по сшитому месту, да отлетели две пуговицы.
Третий мальчишка, увидев поражение Митьки и получив чувствительный отпор своему удару, струсил и пустился бежать.
- Егорка! Егорка! Куда ты, заяц? - крикнул с досадой старший.
Но «заяц» улепетывал, не слушая оклика товарища.
Тот обозлился и, подставляя локоть для отпора удара Тимы, крикнул вдогонку:
- Ну, задам же я тебе, заяц трусливый! По...
Он не договорил и полетел в ту же канаву, из которой только что выбрался Митька. Последний не был похож на Егорку: он не побежал, а снова храбро набросился на Тиму.
- Хорошенько, Митька! - крикнул старший, вылезая из канавы.
Через минуту Тиме опять пришлось бы иметь дело с обоими противниками, и неизвестно еще, на чьей стороне оказалась бы победа. Но у него неожиданно явился союзник, который одним своим появлением обратил в бегство обоих храбрых бойцов.
Это был Савелий Иванович Тишин.
VI
- Это что такое? Мой дорогой! За что это ты ратоборствуешь? - промолвил Тишин, оглядывая Тиму, который невольно смутился при виде старого учителя.
Тима не сразу ответил на вопрос Тишина. А учитель продолжал:
- Э-э, да ты и пострадал порядком: смотри-ка, как тебя обработали твои враги: и воротник висит, да и на щеке отметины. Что это за бой? Чего ради?
Мальчик уже оправился от смущения и ответил:
- Они напали на маленькую девочку, я заступился, вот.
- И грянул бой, полтавский бой? - засмеявшись, докончил Тишин. - Так, так!
- Но ее побили бы! - в оправдание произнес Тима,- Я не смог бы по-хорошему.
- Слов не понимают?
- Да! - уже смело ответил мальчик. Тишин потрепал его по плечу и сказал:
- Это похвально, что заступился, нельзя позволять обижать. Верно, мой милый. Ну, а если бы тебя побили?
- Еще вопрос - побили бы или я бы побил! - горделиво воскликнул Тима.
- Всяко бывает, мой друг.
- Ну, что же, - пожимая плечами, возразил Тима. - Неважно, а все-таки девочку выручил!
- А если бы и ее не защитил, и сам пострадал? Могло случиться?
Тишин пытливо глядел на Тиму.
Мальчик помолчал и воскликнул, улыбаясь:
- Я сделал бы то, что можно, а там... Учитель засмеялся.
- Вот молодец! - произнес Тишин, снова похлопав по плечу Тиму. - Ты хорошо держишь слово; я рад, что случайно пришел на выручку и невольно сделал, то, что мог: напугал мальчуганов, и они удрали. Хе, хе!
Тишин с любовью посмотрел на Тиму и произнес:
- А чья девочка?
- Не знаю.
- Да зачем ты-то сюда попал? От товарища? Тима опять смутился на минуту.
- Нет, я... я...
И вдруг улыбка озарила его лицо.
- Савелий Иванович! - воскликнул Тима. – Всякий должен делать то, что он может?
-Да.
- Вы это говорили, помните, у нас?
Помню, помню. И ты обещался.
- Да, и я сдержал слово.
- Вижу, друг мой, вижу.
- Нет, Савелий Иванович, это не то! - перебил Тима.
- Как не то? - удивленно спросил Тишин.
- Не то.
Тима подумал и заговорил:
- Вы спросили меня, откуда я иду? Хорошо, я скажу: я иду из ямы.
- Как из ямы? - с изумлением промолвил учитель. -Пойдем, дорогой, что же мы стоим-то, мне надо не опоздать на обед к приятелю.
- А вам нельзя на минуту зайти в яму?
- Да что такое ты говоришь? Не понимаю.
Пройдя несколько шагов, они снова остановились.
- Я, - начал Тима, - сделал то, что мог, а теперь сделайте вы, что можете.
- Я? Ну, а яма-то при чем?
- Чтобы сделать, надо побывать в яме. Иначе - в подвале.
- Да ты притчами изъясняешься! В подвале? Стало быть, надо помочь кому-нибудь? Да?
-Да.
- Что же, я готов. Сейчас я спешу, а ты мне расскажи, я схожу.
Да это отсюда в трех шагах, Савелий Иванович: я вам покажу дом, а вы потом и сходите.
- Ну, что же, так можно. Погоди, погоди!
Тишин полез в карман. Вынув кошелек, он достал три рубля и промолвил:
- Я ничего еще не знаю, кому и что нужно, но тебе я верю. Вот дай три рубля там. Покажи мне дом и дорогой все мне объясни... или нет: зайди лучше завтра ко мне и подробно расскажи все... А теперь покажи дом.
У ворот дома Первухиной они увидели девочку.
- Вот я за нее заступился, - сказал Тима.
- Ты чья? -спросил он у девочки.
- Терентия, - ответила она и вдруг, словно испугавшись чего-то, убежала во двор.
- Это из ямы, - сказал Тима.
Он не мог удержаться и кратко познакомил Тишина с Терентием, рассказав о своих встречах с ним. Прощаясь с Тимой, Тишин промолвил:
- Ты прав, мой друг, - ты сделал то, что мог, а теперь моя очередь, да и не моя только, а всех, кто может сделать больше тебя. Мы отца твоего и еще одного благодетеля попросим; тебе честь и хвала, что слово держишь крепко.
И Тишин пожал Тиме руку, как взрослому.
VII
Проводив Тишина до той улицы, где учителю надо было садиться в конку, Тима вернулся назад в переулок, чтобы вручить деньги Терентию. Он не хотел оставлять это до другого посещения, думая, что три рубля пригодятся старику на лечение.
Тима опять встретил девочку у ворот, и она провела его к дедушке.
Старик был растроган заботой мальчика и его заступничеством за Таню.
- Золотое у тебя сердце, родной, - произнес со слезами на глазах Терентий. - Пошли тебе Господь счастье. Смотри-ка: и пальто тебе порвали. За сироту заступился, родной мой.
Тима подал Терентию три рубля.
- Родной мой, да зачем же: ты дал тогда, довольно.
- Эти не мои, это от Савелия Ивановича; он похлопочет и о том, чтобы Таня могла учиться.
- Ах... ты... милый мой. Ах, вы мои добрые. Слышишь, Танюшка: учиться хочешь?
- Хочу! - радостно ответила девочка.
- Ну, вот.
Тима в самом светлом настроении возвращался домой. Разорванный воротник пальто не тревожил его.
«Что, воротник? Пустяки! Это легко поправить, а зато...» Придя домой Тима, все рассказал отцу, который одобрил поступок сына и отнесся сочувственно к его мечтам, но заметил:
- А все же мама не будет довольна тем, что ты порвал пальто, она - не я и не любит, чтобы ты дрался. Ведь Таню только бы попугали, наверное.
- Едва ли, но это меня не касается, папа.
К удивлению мужа, Надежда Осиповна взглянула на дело не так, как он думал: она одобрила поступок сына и сказала:
- Конечно, надо беречь себя, но ты же не предполагал, что такая драка случится, а нельзя было не защитить девочку, ты поступил хорошо.
Тима был рад.
Он подбежал к матери и поцеловал ее.
Еще больше он обрадовался, когда отец сказал:
- И я приму участие. Савелий Иванович прав: всякий должен делать, что может. Ты начал, а мы завершим.
Прошло около месяца. В одно из воскресений пришел Тишин к Колзаковым и, призвав Тиму из его комнаты, объявил:
- Ну, друг мой, все улажено: и старик твой устроен, и его ребятишки. Только и я не мог один сделать, что нужно, я обратился за помощью к тому, кто сильнее меня и твоего отца.
- Что же с ними теперь? - спросила мама Колзакова.
- Старика в богадельню, а ребят в приют, который рядом, чего лучше!
- Конечно, - согласилась Надежда Осиповна.
- Да, - продолжал Тишин, обращаясь опять к Тиме. - Так и вышло: ты мог одно сделать и сделал, я - свое, твой отец - свое... все свое исполнили. А не исполни ты своего, пропусти, и никто бы ничего не сделал. Так и случается часто - и это очень плохо. А надо так, чтобы всякий делал то, что может, и призывал других помочь.
Учитель похлопал по плечу Тиму и добавил:
- Вот и будем все вместе делать дело Божие!
Круглов, А. Друзья : Сб. рассказов / Александр Круглов ; Худож. О. Барвенко. -- М. : Отчий дом, 2001
