Александра Калмыкова
Идеалы нравственного воспитания
(в сокращении)
Чего же недоставало матерям и отцам нашего недавнего прошлого?
Чего? — Самого главного: душевной цельности, крепкой веры в руководящие идеалы, нравственные принципы, — той веры, которая сливает в человеке слово и дело в одно нераздельное гармоничное целое, неотразимо действующее и на взрослых, и на детей.
Вот чего недоставало им и чего не достает и нам, и до настоящего времени.
Чтобы стать действительно воспитателями, мы, люди нашего времени, должны заняться прежде всего переоценкой в собственной душе многих ценностей, как унаследованных, так и благоприобретенных.
Нужны ли нам новые моральные ценности? Разве нам не дало их Евангелие? Да, дало, отвечаю я. Евангельские заповеди нравственности уже две тысячи лет известны народам, именующимся христианами. Мы знаем эти заповеди, признаем их неоспоримо истинными, но — не руководимся ими в жизни сами, не смогли построить на них своего воспитательного влияния. Эта раздвоенность являлась и является для каждого из нас причиной мучительных душевных конфликтов. И в ней следует нам видеть причину слабости нашего нравственного воздействия на воспитываемых.
Раздвоенность эта, характеризующая на протяжении веков как индивидуальную, так и коллективную жизнь человечества, не может быть объяснена недомыслием или злой волей; на пути к влекущему, сознанному идеалу человек, человечество встретило, без сомнения, неодолимые преграды и препятствия, вне их воли лежавшие.
Христианское учение противопоставило понятию я понятие ты, ближний. В идеальной отвлеченной концепции это верно. Но в действительности, в реальной жизни человек-христианин встретился не с ближним-индивидом, а с громадной силой коллектива, с социальным государственным строем.
И христианин-индивид под давлением всемогущих условий социальной и государственной жизни, под давлением материальных условий потерял в душе своей ближнего. До этого ближнего он не дошел и до сих пор. А ведь о нем — о ближнем, об отношениях к нему говорили заповеди и нравственные идеалы, и те же идеалы не перестают жить и тревожить совесть и в нас, людях XX века.
Не подлежит сомнению, что на том, что лежит на пути к идеалу, что преграждает путь к нему, и должно быть сосредоточено наше внимание, усилия воли. Прежде всего — к прежним ценностям, составлявшим моральное достояние души, мы должны присоединить те новые ценности, которые даны научными исследованиями последнего времени, изучением как духовной, так и физической природы человека; — всесторонним изучением коллективной жизни человечества, государственного и социального быта.
Вера в возмездие была той огромной моральной ценностью, которая в течение веков давала силу переносить тяготы и ужасы земной жизни и сохранять нерушимой веру в зиждительную силу, в конечное торжество правды-справедливости. Лучи этой веры проходили через все плоскости, доступные сознанию человека, освещали все самые темные закоулки его жизни.
Прежняя вера в возмездие, страх греха, дававшие силу ждать и терпеть, в нас, людях XX столетия, являются осложненными новыми ценностями: — чувством ответственности, побуждением к активности. Наша вера в будущее не менее сильна, чем прежняя, но в ней властно дает себя чувствовать нравственная обязательность творчества новых форм жизни, форм, согласных с нашими нравственными идеалами, с велениями все той же правды небесной.
Убеждение в изменяемости форм жизни стало лишь недавно достоянием нашего сознания. Как просто и естественно могут усваиваться в настоящее время на скамье средней и даже начальной школы данные эволюционной теории, — так же просто и естественно, как и данные о движении земли вокруг солнца и другие сведения из космографии. И в каком ореоле света и огромной значительности для человеческого разумения и жизни явились они в сознании Галилея и Коперника, как трагически отозвалось это сознание на судьбе первых его носителей и провозвестников. Деловито, сухо звучат короткие научные термины — “эволюционная теория”, “Эволюционное мировоззрение” в устах современной учащейся молодежи и интеллигентных людей среднего возраста, но какой поток мысли, жгучих воспоминаний вызывают порой эти отвлеченные общеизвестные понятия в душах людей старых поколений, вступавших в жизнь в 60-е годы минувшего века. Мы росли в то время детьми, сознательно и бессознательно веруя в благую целесообразность и справедливость мирового порядка, и когда — в отроческие годы — нам впервые открылся мир, лежащий во зле, и зло мира, защищенное несокрушимыми твердынями форм социального строя. Мы содрогнулись, попятились, готовы были искать спасения в своем детском неведении. Но такое отступление было невозможно: дальнейшее существование могло идти лишь по пути ведения и — мы пошли. Пошли уныло, с чувством отвращения и вражды к миру, с чувством жалости, презрения к самим себе...
И вдруг дошла до нас не крикливо выраженная, а скрытая в научных данных благая весть, что все в мире явлений движется, изменяется, что нет для живой жизни вечных форм, что творчество, участие в строительстве новых форм человеческой жизни — нравственный долг для всякого индивида, способного критически к ней относиться. Безмерно велика была радость, принесенная этой благой вестью, вернувшей нам возможность верить в жизнь, любить ее, призывавшей отдать ей свои силы для строительства лучшего будущего.
Каковы же те понятия, которые должны лежать в основе нравственного мировоззрения человека нашего времени, а, следовательно, быть внушаемы воспитываемым?
Для культурных людей XX века, для человека, выросшего, питаясь духовно-моральным наследием древнего Востока, и в течении девятнадцати веков исповедующего заповеди христианского учения, основные понятия научно-обоснованного нравственного мировоззрения могут быть только следующие:
Понятие о естественном прирожденном равноправии людей и о равном праве для каждого человека на достойное человеческое существование в жизни общественной и государственной.
Понятие о равной обязательности для всех людей труда, необходимого для культурной жизни, труда по индивидуальным силам и способностям, без деления на труд физический и умственный и различия в оценке его для человеческого достоинства трудящихся.
Понятие о нравственной обязательности для каждого человека активного участия в творческой работе над строительством новых форм жизни общественной и государственной, соответствующих нравственным идеалам человечества.
С какого же возраста могут эти сложные понятия быть вводимые в поле зрения воспитываемых?
Да с первых лет жизни, — отвечу я. Ведь складываются они медленно, постепенно, и вступают в сознание ребенка не в виде отвлеченных понятий, а в живых впечатлениях из окружающей ребенка жизни, главным образом, из впечатлений, оставляемых общением с нами, взрослыми. Мы должны сознать, что наша власть в регулировании потока впечатлений, вливающихся в жизнь воспитываемых детей и юношей, очень ограничена: ни тщательное любовное ограждение, ни драконовские мероприятия начальствующих не могут ограничить власти самой жизни. Впечатления, в неисчислимом количестве и самые разнообразные по качеству, даются улицей, разговорами взрослых между собой, газетой, книгой...
Для нас, взрослых, противоречия, ужасы обыденной жизни стали, увы, “бытовым явлением”. Но в детской душе, впервые открывающейся для впечатлений бытия, они отпечатлеваются иначе, чем у нас, взрослых. Несомненно иначе, но как? Вот это”как?” и должно быть задачей и заботой воспитателей.
Фигуры нищих, взрослых и детей — первое, что попадается на глаза детям имущих из мира нищеты и унижения. Поредела толпа нищих у церквей. В годы моего детства их стояло там много, стояло с чувством достоинства, с сознанием, что место им здесь отведено самим Христом. Робко идут они теперь по улицам, жмутся к домам и заборам, ибо они, эти “братья во Христе”, стали беспорядком, усердно убираемым с улиц. Тем не менее, дети и в этих робких молчаливых фигурах улавливают выражение страдания и охотно несут им “копеечки”. Мы, родители, ничего не имеем против таких проявлений в детях жалости, напротив, культивируем это чувство. Проявление его так естественно и — так дешево нам обходится! Но — не будемте переоценивать его морального значения для воспитываемых. Подать мелочь голодному, дрогнущему от холода — доброе дело, но это не только не все по отношению к ближнему, но вернее, почти ничего. И дети наши должны от нас, воспитывающих, узнать об этом.
Полвека тому назад подаваемые “копеечки” еще имели значение поддержки. У городских обывателей находился еще теплый угол для лишенных крова, в дни похорон и поминовений для нищей братии расставлялись столы с обильной трапезой. Словом — городские обыватели еще жили добрыми соседями с городской беднотой. Так же обстояло дело и в деревнях : вырастали круглые сироты, удерживался надел за вдовами с малолетками, не умирали от голодной смерти бок о бок с сытыми, выбывшие из строя работников старики... Для меня и моих сверстников такие изречения, как “мир — велик человек (всякого прокормит)”, “с миру по нитке — голому рубашка”, “мирские дети”, были словами, полными живого значения, конкретными бытовыми образами. А теперь эти выражения, встретившиеся детям в книге, потребуют объяснения, будут звучать образцом русской пословицы, поговорки из словаря Даля, а нам, воспитателям, придется слово “мир” поставить рядом с другим словом, последовательно выяснять огромное значение для жизни общественности, коллективного начала в современной культурной жизни и в грядущем будущем.
Можно было бы указать много подобных примеров того, как изменяется жизнь на наших глазах и как требует новых форм для удовлетворения своих вопиющих нужд.
О противоречии жизни, всей окружающей жизни, внушаемым нравственным правилам и заучиваемым Евангельским заповедям дети наши узнают очень рано. “Возлюби ближнего, как самого себя” — гласит одна из главных заповедей Евангельского учения. Пробовали ли мы разъяснять, вселять эту великую истину в души воспитываемых не на уроках, а в будничной житейской части нашей воспитательной практики? Почувствовали ли мы всю трудность этой задачи?
Ближний — человек, люди — являются ребенку в слишком различных образах: мать, нелюбимый учитель, товарищи, прислуга, городовой, оборванный уличный хулиган и т.д. и т.д.
В силах ли мы вызвать к ним в детях одинаковое чувство любви, как к ближнему? В трудности этой задачи мы, конечно, не могли не убедиться и убедились — по крайней мере те из нас, которые серьезно, искренно задумывались над проблемами взятых на себя воспитательных обязанностей.
С трудностью этой задачи мы встретились все, — родители, воспитатели и — или перестали вовсе работать над ней, или обошли ее, начав культивировать в воспитываемых чувства жалости и любовь к отдельным, того заслуживающим, по нашему мнению, людям. Это — прием неверный, это — грех в нашей воспитательной деятельности.
Отсюда, как по наклонной плоскости, идет деление на людей по личному чувству к ним, по их социальному положению, по национальности и т.д. и т.д., до полной утраты понятия человек.
Признав возможным такое упрощение задачи, мы вовсе не вводим в поле зрение воспитываемых таких важных составных частей понятия ближний, как единство естественного происхождения, братство, равноправие человеческое, — того, что так долго жило и хранилось в душе темных народных масс Востока и Запада.
Я нисколько не отрицаю трудности введения понятия “человек” в кругозор ребенка и подростка, но эта трудность не дает права на устранение его: признание самоценности каждой человеческой личности должно быть одной из важнейших целей всего внушаемого нами юношеству.
Опубликовано в сб. «Труды Первого Всероссийского съезда по семейному воспитанию», СПб., 1914, т. 1
Калмыкова Александра Михайловна (26. 12.1849 (7.1.1850), Екатеринослав — 1.4.1926, Детское Село Ленингр. обл.) — деятель народного просвещения и революционного движения. Публицист, библиограф, издатель. Педагогическую деятельность начала сразу после окончания гимназии. В дальнейшем примкнула к социал-демократическому движению, вела пропаганду среди рабочих. Во второй половине жизни занималась главным образом проблемами дошкольного воспитания, библиотечной наукой, народным образованием. http://www.a-z.ru/women_cd1/html/mihailova_h.htm#note1
